Mappemonde mettant en évidence le Japon.

На полях грёз: Призраки Уэды Акинари

Пе­ре­ве­дено с фран­цуз­ского

Именно на по­лях ча­сто гнез­дятся са­мые са­мо­быт­ные ге­нии. Сын не­из­вест­ного отца и слиш­ком из­вест­ной ма­тери — кур­ти­занки из квар­тала удо­воль­ствий — Уэда Аки­нари (1734-1809)1От­верг­ну­тые фор­мы:
Аки­нари Оу­эда.
Уэда То­са­ку.
Уеда Аки­на­ри. ви­дел свою мать лишь од­на­жды, ко­гда уже был взрос­лым муж­чи­ной и про­слав­лен­ным пи­са­те­лем. Усы­но­влён­ный ку­пе­че­ской семьёй из Оса­ки, его су­ще­ство­ва­ние было от­ме­чено этим пер­во­род­ным по­зо­ром, ко­то­рый его враги не стес­ня­лись ис­поль­зо­вать про­тив не­го: «Мои враги го­во­рят обо мне: это дитя по­сто­я­лого дво­ра; что ещё ху­же, это ка­кой-то от­прыск пре­ста­ре­лого су­тенёра! На что я от­ве­чаю: […] в лю­бом слу­чае, я в своей горе един­ствен­ный ге­не­рал и не знаю себе рав­ных». К этому до­бав­ля­лось уве­чье паль­цев2Уве­чье, ко­то­рое он бу­дет но­сить как знак от­ли­чия, под­пи­сав свой ше­девр псев­до­ни­мом Сэнси Кид­зин, то есть Ка­лека с Де­фор­ми­ро­ван­ными Паль­ца­ми., ко­то­рое не поз­во­ляло ему до­стичь со­вер­шен­ства в кал­ли­гра­фии, па­ра­док­саль­ным об­ра­зом на­прав­ляя его, гор­дого юно­шу, мало склон­ного к тор­го­вле, к упор­ным ин­тел­лек­ту­аль­ным и ли­те­ра­тур­ным по­ис­кам. Из этой не­спо­кой­ной жиз­ни, из этой оголён­ной чув­стви­тель­но­сти ро­дится его ше­девр — Ска­за­ния до­ждя и луны (Ugetsu monogatari)3От­верг­ну­тые фор­мы:
Contes des mois de pluie (Ска­за­ния дожд­ли­вых ме­ся­цев).
Contes de la lune vague après la pluie (Ска­за­ния о ту­ман­ной луне по­сле до­ждя).
Contes de la lune et de la pluie (Ска­за­ния луны и до­ждя).
Contes de pluies et de lune (Ска­за­ния до­ждей и луны).
Contes de la lune des pluies (Ска­за­ния луны до­ждей).
Contes de lune et de pluie (Ска­за­ния луны и до­ждя).
Contes du clair de lune et de la pluie (Ска­за­ния лун­ного света и до­ждя).
Uegutsu monogatari..

Об источниках и грёзах

Опуб­ли­ко­ван­ные в 1776 го­ду, эти де­вять фан­та­сти­че­ских рас­ска­зов зна­ме­нуют по­во­рот­ный мо­мент в ли­те­ра­туре эпохи Эдо. Аки­на­ри, по­ры­вая с «рас­ска­зами о плы­ву­щем мире», лег­ко­мыс­лен­ным жан­ром, быв­шим то­гда в мо­де, от­кры­вает ма­неру ёмихон, или «книги для чте­ния», ко­то­рая на­це­лена на об­ра­зо­ван­ную пуб­ли­ку, пред­ла­гая ей про­стран­ство мечты и бег­ства от действи­тель­но­сти. Ори­ги­наль­ность его под­хода за­клю­ча­ется в ма­стер­ском син­тезе ки­тайских по­вест­во­ва­тель­ных тра­ди­ций и япон­ского ли­те­ра­тур­ного на­сле­дия. Хотя он обильно чер­пает из сбор­ни­ков фан­та­сти­че­ских рас­ска­зов ди­на­стий Мин и Цин, та­ких как Рас­сказы при свете свечи (Jiandeng xinhua), он ни­ко­гда не до­воль­ству­ется про­стым пе­ре­во­дом или раб­ской адап­та­ци­ей. Каж­дый рас­сказ пол­но­стью япо­ни­зи­ро­ван, пе­ре­несён в на­ци­о­наль­ные ис­то­ри­че­ские и гео­гра­фи­че­ские рамки и, глав­ное, пре­об­ражён уни­каль­ной ме­лан­хо­ли­ей.

К кон­ти­нен­таль­ным ис­точ­ни­кам Аки­нари с со­вер­шен­ным ис­кус­ством при­ме­ши­вает ре­ми­нис­цен­ции клас­си­че­ской ли­те­ра­туры своей стра­ны. Вли­я­ние те­атра но ощу­ща­ется по­всю­ду, не только в же­стах и фи­зио­но­миях — мсти­тель­ные ду­хи, при­зраки во­и­нов, обе­зу­мев­шие от лю­бви жен­щины — но и в са­мой ком­по­зи­ции рас­ска­зов, ко­то­рые ис­кусно вы­стра­и­вают от­стра­не­ние от мира и дра­ма­ти­че­ское раз­ви­тие вплоть до по­яв­ле­ния сверх­ъесте­ствен­но­го. Точно так же эле­гант­ная и цве­ти­стая проза (габун) яв­ля­ется тре­пет­ным по­свя­ще­нием зо­ло­тому веку эпохи Хэйан, и осо­бенно По­ве­сти о Гэн­дзи (Genji monogatari).

Призрачная человечность

Что по­ра­жает в Ска­за­ниях до­ждя и луны, так это то, что мир ду­хов ни­ко­гда не бы­вает пол­но­стью от­ре­зан от мира жи­вых. Далёкие от то­го, чтобы быть про­стыми чу­до­ви­ща­ми, при­зраки Аки­нари на­де­лены слож­ной лич­но­стью, ча­сто бо­лее бо­га­той и ори­ги­наль­ной, чем у лю­дей, ко­то­рых они при­хо­дят пре­сле­до­вать. Их по­яв­ле­ния мо­ти­ви­ро­ваны мощ­ными че­ло­ве­че­скими чув­ства­ми: вер­ность за гра­нью смер­ти, по­ру­ган­ная лю­бовь, по­жи­ра­ю­щая рев­ность или не­уга­си­мая не­на­висть. При­зрак ча­сто яв­ля­ется лишь про­дол­же­нием стра­сти, ко­то­рая не смогла уто­литься или успо­ко­иться в зем­ном ми­ре. Его го­лос, при­шед­ший из-за гро­ба, го­во­рит с нами с тре­вож­ной со­вре­мен­но­стью о нас са­мих.

Так об­стоит дело с Ми­я­гой, по­ки­ну­той же­ной, ко­то­рая в Доме в трост­ни­ках семь лет ждёт воз­вра­ще­ния му­жа, уехав­шего ис­кать сча­стья. Умер­шая от ис­то­ще­ния и го­ря, она яв­ля­ется ему в по­след­нюю ночь, прежде чем стать лишь мо­гиль­ным хол­мом, на ко­то­ром на­хо­дят это раз­ди­ра­ю­щее сти­хо­тво­ре­ние:

«Так это и бы­ло,
Я зна­ла, и всё же моё сердце
Уба­ю­ки­вало себя ил­лю­зи­я­ми:
В этом ми­ре, до сего дня,
Не­ужели та­кой была жизнь, ко­то­рую я про­жи­ла?»

Уэда Аки­на­ри. Contes de pluie et de lune (Ска­за­ния до­ждя и луны) (Ugetsu monogatari), пер. с япон­ского Рене Сиф­фе­ра. Па­риж: Гал­ли­мар, се­рия «Connaissance de l’Orient. Série japonaise» («­По­зна­ние Вос­то­ка. Япон­ская се­ри­я»), 1956.

Та­ким об­ра­зом, фан­та­сти­че­ское у Аки­нари — это не про­сто пру­жина ужа­са; это уве­ли­чи­тель­ное зер­кало ду­шев­ных мук. При­зраки при­хо­дят на­по­мнить жи­вым об их про­ступ­ках, о мо­раль­ных по­след­ствиях их по­ступ­ков. Месть об­ма­ну­той жены или вер­ность дру­га, ко­то­рый ли­шает себя жиз­ни, чтобы сдер­жать обе­ща­ние, — всё это притчи о силе обя­за­тельств и фа­таль­но­сти стра­стей.

Гравёр химер

Стиль Аки­на­ри, не­со­мнен­но, при­даёт про­из­ве­де­нию его дол­го­веч­ность. Он со­че­тает бла­го­род­ство клас­си­че­ского языка с чув­ством рит­ма, уна­сле­до­ван­ным от но, со­зда­вая осо­бую му­зы­ку, ко­то­рая за­во­ра­жи­вает чи­та­те­ля. Само на­зва­ние, Ugetsu, «дождь и луна», пе­ре­во­дит эту ча­ру­ю­щую ме­ло­дию в об­раз — об­раз лун­ного све­та, ко­то­рый за­ту­ма­ни­ва­ется под шё­пот мел­кого до­ждя, со­зда­вая иде­аль­ную об­ста­новку для про­яв­ле­ний сверх­ъесте­ствен­но­го, при­зрач­ный мир, где гра­ницы между сном и ре­аль­но­стью сти­ра­ют­ся.

Не­за­ви­си­мый ху­дож­ник, Аки­нари по­тра­тил по­чти де­сять лет на шли­фовку сво­его ше­де­вра, что сви­де­тель­ствует о важ­но­сти, ко­то­рую он ему при­да­вал. Ин­тел­лек­ту­аль­ная не­за­ви­си­мость, ко­то­рая также про­яви­лась в его ярост­ной по­ле­мике с дру­гим ве­ли­ким учё­ным сво­его вре­ме­ни, Мо­то­ори Но­ри­на­гой, на­ци­о­на­ли­стом до сво­его вре­ме­ни. В то время как по­след­ний воз­во­дил ро­до­вые мифы Япо­нии в «един­ствен­ную ис­тину», Аки­нари вы­сме­и­вал этот иде­ал, утвер­ждая, что «в лю­бой стране дух на­ции — это её зло­во­ние». Так, этот сын кур­ти­занки су­мел од­ной лишь си­лой сво­его ис­кус­ства утвер­диться как цен­траль­ная фи­гу­ра, «со­вер­шен­ный анар­хист»4Вы­ра­же­ние при­над­ле­жит Аль­фреду Жарри об Юбю, но оно могло бы, по сме­лой ана­ло­гии, оха­рак­те­ри­зо­вать дух пол­ной не­за­ви­си­мо­сти Аки­на­ри., ко­то­рый, иг­рая с услов­но­стя­ми, довёл фан­та­сти­че­ский рас­сказ до бес­пре­це­дент­ной сте­пени утон­чён­но­сти. Его осо­бен­но­сти, ко­то­рые тре­бо­вали осо­бого му­же­ства в япон­ском об­ще­стве, воз­во­див­шем кон­фор­мизм в выс­шую до­бро­де­тель, не могли не оча­ро­вать Юкио Ми­си­му, ко­то­рый при­знаётся в Со­вре­мен­ная Япо­ния и са­му­райская этика (Ха­га­курэ ню­мон), что взял про­из­ве­де­ние Аки­нари с со­бой «во время бом­бар­ди­ро­вок» и вос­хи­щался прежде всего его «на­ме­рен­ным ана­хро­низ­мом». Ска­за­ния до­ждя и луны — это не про­сто ан­то­ло­гия жан­ра; это пе­ре­осмыс­лен­ный об­раз по­вест­во­ва­ния по-я­пон­ски, где чу­дес­ное и жут­кое со­пер­ни­чают с са­мой изыс­кан­ной по­э­зи­ей, остав­ляя чи­та­теля под не­про­хо­дя­щим оча­ро­ва­нием стран­ного и ве­ли­ко­леп­ного сна.

Для дальнейшего изучения

Вокруг Сказаний дождя и луны

Цитаты

«Исо­ра, дочь Ка­са­ды, с того дня, как во­шла (в свою но­вую се­мью), рано вста­вая и поздно ло­жась, обычно не от­хо­дила от своих свё­кров; она взве­сила ха­рак­тер сво­его мужа и от всего сердца ста­ра­лась слу­жить ему; по­этому су­пруги Ид­за­ва, тро­ну­тые её при­вя­зан­но­стью к сы­нов­ним обя­зан­но­стям, не чув­ство­вали гра­ниц ра­до­сти; Сёта­ро, со своей сто­ро­ны, це­нил её до­брую волю и жил с ней в до­бром со­гла­сии. Од­нако что по­де­лать с дур­ными на­клон­но­стями эго­и­ста? С опре­делён­ного мо­мента он без­умно увлёкся кур­ти­зан­кой по имени Содэ из То­мо-но-цу5То­мо-но-цу (се­го­дня То­мо­но­ура): Порт Вну­трен­него мо­ря, пре­фек­тура Хи­ро­си­ма, чьи ска­ли­стые пейзажи вдох­но­вили ани­ма­ци­он­ный фильм По­ньо на утёсе сту­дии Гиб­ли.; в конце кон­цов он вы­ку­пил её, устроил для неё дом в со­сед­ней де­ревне и про­во­дил дни за дня­ми, не воз­вра­ща­ясь до­мой.»

Уэда Аки­на­ри. Contes de pluie et de lune (Ска­за­ния до­ждя и луны) (Ugetsu monogatari), пер. с япон­ского Рене Сиф­фе­ра. Па­риж: Гал­ли­мар, се­рия «Connaissance de l’Orient. Série japonaise» («­По­зна­ние Вос­то­ка. Япон­ская се­ри­я»), 1956.

Загрузки

Звуковые записи

Библиография

Avatar photo
Yoto Yotov

Depuis 2010, je consacre mes veilles à faire dialoguer les siècles et les nations, persuadé que l’esprit humain est partout chez lui. Si cette vision d’une culture universelle est la vôtre, et si mes Notes du mont Royal vous ont un jour éclairé ou touché, songez à faire un don sur Liberapay.

Articles : 162

Traductions